По моей могиле кто-то ходил. Страница 2

– Это будет танкер. Я видела начало работ.

Приободрившись, Паоло вытащил сигарету изо рта и посмотрел, как гаснет ее огонек.

– А в общем-то, – сказал он, – работа – хорошая штука. Только нужно видеть ее с высоты, как мы сейчас. Лично я, если бы мог в одиночку соорудить танкер, может быть, и принялся за это... Но как вы думаете, кажется ли сварщику, в защитных очках, с электродами, что он строит именно танкер?

Лиза вздохнула:

– Вы действуете мне на нервы, Паоло. Мне вовсе не хочется разговаривать.

Грустно тряхнув головой, она добавила: – Ни слышать кого-либо. Я сейчас вместе с Франком, понимаете?

– Да за кого вы меня принимаете! – рассердился маленький человечек, выплевывая окурок. – Вы что, серьезно считаете, что мне так нравится болтать?

Поняв, что она была несправедлива, Лиза быстро и как-то умоляюще протянула ему руку.

– Извините, – прошептала она, – я слишком зла.

Паоло пожал плечами.

– Нет, мне это не нравится, – продолжил он. – Мне это вовсе не нравится, Лиза. Я тоже сейчас вместе с Франком.

То, что он ощущал, было похоже на притупившееся горе. Как старая, но не забытая боль. На сердце у него кошки скребли, и ему было трудно дышать.

– Скажите, Паоло, вы считаете, что все получится?

Лиза задала этот вопрос жалобным голоском маленькой девочки, и это взволновало собеседника до глубины души.

– О! Если вы будете так вести себя, – взорвался Паоло, яростно меряя шагами офис, – вы принесете нам несчастье!

Он остановился перед ней, сунул руки в карманы, чтобы придать себе более серьезный вид, и медленно, едко произнес:

– Если вы будете постоянно подносить к уху часы, Лиза, они в конце концов остановятся. Они остановятся, потому что вы сомневаетесь в них. Часы – это как люди: нужно уметь доверять им. У нас великолепные часы. Они так здорово отлажены, что в Швейцарии сдохнут от зависти. Значит, оставим их в покое, и пусть они работают.

Он прищелкнул языком, как дегустатор.

– Дайте мне сигарету.

Протянув ему пачку, она с благодарностью улыбнулась. Паоло вытащил сигарету.

– А вы будете? – спросил он.

Лиза бездумно взяла сигарету, и Паоло поднес ей огонек. Порывы ветра временами доносили до них отголоски немецкой песни. Паоло открыл стеклянную дверь, выходящую наружу, и песня зазвучала громче. Какое-то время он слушал ее, но капли дождя заставили его отступить и приоткрыть дверь.

– Это морячки в баре, там, на таможне.

– Что сказал Гесслер, в котором часу он придет? – спросила Лиза.

– В шесть часов с четвертью.

– Но его нет.

– Потому что сейчас десять минут седьмого!

Большим и указательным пальцем Лиза потерла себе глаза. Она провела бессонную ночь, и сейчас веки жгли ей глаза раскаленным железом.

– Как вы думаете, он придет? – спросила Лиза.

– Что за мысли приходят вам в голову!

– Я боюсь, как бы он не сдрейфил! Гесслер всегда вел такую идеально правильную жизнь!

– Именно, – хохотнул Паоло, – не так часто добропорядочному человеку предоставляется возможность свернуть с правильного пути! Тем более, – добавил он, – Гесслер всегда все завершает самым тщательным образом, особенно зло!

Паоло замолчал, увидев за стеклянной дверью, ведущей наружу, силуэт. Он не слышал шума шагов на железной лестнице, и это появление застало его врасплох. А Паоло ненавидел, когда его заставали врасплох.

Дверь открылась, и на пороге появился Гесслер. Ему было около сорока лет, светлые волосы уже начали седеть, он был классическим воплощением германского типа мужчины. У него были светские манеры и несколько грустная – из-за старомодности – элегантность. В руках он держал дешевый чемодан, резко контрастировавший с его обликом. При виде Гесслера Лиза обрадовалась. Его приход казался ей хорошим предзнаменованием.

– А мы как раз говорили о вас, месье Гесслер, – сказал Паоло, выказав при этом чувство юмора.

Гесслер бросил на него такой ледяной взгляд, что даже природная вежливость не в силах была растопить его. Он слабо улыбнулся.

– Об этом деле, – сказал он, – чем меньше говоришь, тем будет лучше.

Затем немец подошел к Лизе и поклонился ей, слегка щелкнув каблуками.

– Добрый вечер, Лиза.

Она так и не вынула рук из карманов.

– Какие новости? – спросила молодая женщина с явным беспокойством.

Гесслер положил чемодан на стол.

– Новости, на которые вы намекаете, еще не новости, – сказал он, посмотрев на часы. – По крайней мере, я так не думаю. В эту минуту фургон только выезжает из тюрьмы.

Он изъяснялся на безупречном французском языке, хотя и с сильным акцентом, слегка сглаженным его мягким голосом.

– А если в последнюю минуту приказ будет отменен? – прошептала Лиза.

– У нас, – тихо сказал Гесслер, – никогда не отменяют приказы в последнюю минуту.

– Я боюсь, – сказала она.

Все ее отчаяние выразилось в этой фразе. Паоло и Гесслер двинулись было к Лизе, но затем оба смутились и оставили при себе свое сочувствие.

– Если предположить, что все сорвется... – начала Лиза, безучастно глядя на старый стол.

– Последние дни я часто думал над этой возможностью, – уверил ее Гесслер.

– И что же? – спросила она голосом больного, обращающегося к врачу после осмотра.

– Дело в том, – сказал Гесслер, – что я предпочитаю не думать об этом в тот момент, когда... все происходит!

Показав на чемодан, он добавил:

– Здесь форма.

Заинтересовавшись, Лиза и Паоло подошли к чемодану. Паоло открыл хлипкие замки и поднял крышку. Вытащив из чемодана матросскую куртку с позолоченными пуговицами, он вытянул ее перед собой, как продавец из большого магазина, предлагающий свой товар.

– Что это? – спросил он.

– Форма матроса торгового флота, – небрежно ответил Гесслер.

– Немецкого? – настаивал Паоло.

– Это вас шокирует? – спросил Гесслер с натянутой улыбкой.

Паоло пожал плечами, положил куртку и выудил из чемодана плоскую фуражку, которую чисто по-детски нахлобучил себе на голову. Потом подошел к стеклянной двери. В стеклах уморительно отразилось его лицо.

– Есть такие парни, – вздохнул он, – стоит им нахлобучить себе на башку фуражку, как они тут же становятся похожими на корсаров... Я же похож на почтальона.

Он снял фуражку и ловко бросил ее в открытый чемодан.

– У каждого своя рожа, – вздохнул Паоло, – такова жизнь.

Гесслер вытащил из кармана книжечку, похожую на записную, с оттиснутыми на обложке золочеными буквами.

– Кроме того, вот паспорт на имя Карла Людриха, – заявил он.

Лиза взяла паспорт и открыла его на первой странице. Гесслер грустно улыбнулся.

В этом человеке все было грустно и серьезно: голос, лицо, манеры, одежда.

– Я позаботился, чтобы печать немного заехала на фотографию, – объяснил он.

Лиза рассматривала изображение, что-то волновало ее.

– Этой фотографии пять лет, – вздохнула молодая женщина. – Он очень изменился?

Гесслер пожал плечами.

– За пять лет любой человек изменится!

– А он? – настаивала Лиза.

– Я слишком часто вижу его, чтобы понять, изменился он или нет.

Она с сожалением закрыла паспорт и положила его в чемодан.

– Пять лет тюремного заключения... для такого человека, как Франк...

– Да уж, – проворчал Паоло, – он наверняка стены грыз, это я уж вам точно говорю!

Гесслер удивленно посмотрел на него.

– Каждый раз, когда мы встречались, он был совершенно спокоен, – уверенно сказал немец.

– Бомбы тоже ведут себя спокойно, прежде чем взорваться! – усмехнулся Паоло.

Гесслер отвернулся, чтобы взглянуть на часы, но Лиза перехватила его взгляд.

– Где они сейчас? – спросила она.

Большой черный тюремный фургон, быстро ехавший по Штреземанштрассе, притормозил перед перекрестком. И это как будто заставило сработать какое-то хитроумное устройство: красные огни исчезли, поглощенные темнотой, уступив место зеленому свету. Фургон снова набрал скорость.